СМЕРТЬ
Мороженое было моим любимым лакомством. Мама покупала его в магазине и оно было обычное: бумажный стаканчик; круглая этикетка, которую, сняв, надо обязательно слизнуть; деревянная палочка, чтобы ковыряться. Но мои бабушки жили рядом с особенными морожеными, которые продавались необычно, не в магазине. Шоколадное эскимо продавали прямо из коробки на скамейке рядом с кинотеатром «Родина», а фруктовое мороженое на палочке «Ледок» — в киоске через скверик, где жили папины родители. У ледка было совершенно фантастическое сочетание цены и качества – это было очень вкусное мороженое и стоило оно 5 копеек. А значит, даже выморщив стандартные 10 или 15 копеек на обычное мороженое, можно было купить больше!
Конечно, ледок продавался не всегда, но узнать было просто – надо выглянуть с балкона. Если рядом с киоском образовалась очередь, то он точно есть. Как-то я радостно увидела толпу у киоска. У меня были только что выигран в лото пятачок (в настольные игры у бабушки мы почему-то играли на деньги) и я побежала покупать себе ледок. Заполучив вожделенный фруктовый усечённый конус, я тут же, не отходя от киоска, стала есть, рассеяно наблюдая как люди зачем-то быстро собираются за углом дома. Вдруг то ли кто-то меня толкнул, то ли я оступилась и с мороженым случилась обычная беда – остатки ледка соскользнули с палочки и шмякнулись об асфальт. Я разочарованно посмотрела на непоправимое, вздохнула и запихала палочку, где все еще оставался сок, в рот и пошла посмотреть куда и все.
Так с палкой во рту я увидела труп. Мужчина лежал на животе, головой в бок, кисти на уровне плеч, руки согнуты в локтях, словно он намеревался оттолкнуться от асфальта. Было странное ощущение замершего кадра – вся поза была очень динамичной и напряженной и в то же время – абсолютно, тотально неподвижной. То, что называют обычно – неестественной. Совершенно завораживающее зрелище. Видимо, только этим гипнотическим эффектом я могу объяснить, что меня никто из взрослых не прогнал. В толпе переговаривались, я составляла из обрывков фраз ситуацию: вылезал в окно…, выпил…, зацепился за козырек…, пьяный…, головой вперед... Я посмотрела на козырек над дверью служебного входа в магазин. Даже для своих шести лет он мне показался совершенно неопасным и мой следующий взгляд на мертвого мужчину был полон недоуменного презрения: «Что ж ты так, не смог?».
И всё же я ясно осознавала, что его «не смог» дало мне возможность переживать это необычное приключение. Самое удивительное было у его головы. Я даже сначала подумала, что кто-то тоже мороженое уронил, и мужчина рядом упал. Это была похожая бледно желтая субстанция, у неё тоже было какое-то шмякнувшееся, разбрызганное состояние. Я не могла поверить, что это что-то принадлежит мужчине, потому что оно не было красным. Во мне была убежденность, что всё внутри человека красное, от крови. Но здесь, крови вообще почти не было, видимо, она была под ним. А это были мозги, если бы кто-то в толпе не сказал, я б не догадалась. Я очень удивилась, подумав, что внутри меня оказывается есть разные цвета, не только красный.
Мужчина был по-домашнему, но довольно прилично одет. Единственное, на большом пальце ноги была дырка. Не помню, был ли это носок, больше кажется, что это был протёртый у большего пальца домашний тапок. Я запомнила это, потому что у моей мамы и бабушки была маниакальная ненависть к дыркам, а мои пальцы ног постоянно их протирали на колготках. Мне эти как по волшебству появляющиеся дырки и следующие за ними тирады нравоучений были страшно утомительны. А тут я увидела, что эта дырка этому человеку не важна, ему всё равно и это было абсолютно точно. Я даже позавидовала.
Как меня прогнали, я не помню: может приехала милиция или скорая помощь, а может кто-то из взрослых. Сама бы я точно оттуда не ушла, слишком была велика моя жадность, исследовательская жажда. И очень хотелось этот опыт обсудить. Но, прибежав домой, и сказав бабушке о выпавшем мужчине, она равнодушно сказала: «Бывает» и продолжила раскладывать пасьянс. Начав рассказывать маме, она так картинно охнула и прижала руку к сердцу, показывая испуг, что продолжать про мозги и прочая, я посчитала опасным. Любимая же бабушка, узнав общую канву истории, прокомментировала только факт алкогольного опьянения, резюмировав что-то вроде: «Так ему и надо, допрыгался». И, вообще, сложилась странная ситуация, кому я пыталась рассказать воспринимали её как страшную, потому что про смерть, а мне же было интересно, значительно. Что со мной не так?
Может быть не страшно было потому, что это была смерть абсолютно незнакомого человека. Недавно, читая, наткнулась на мысль одного психолога: «Самый главный детский страх – смерть своих родителей, близких». Я подумала, что в моем детстве мои родители производили несокрушимое впечатление чего-то бесконечно незыблемого и сильного. И этим впечатлением я была защищена и не боялась смерти.
Как говорится, чему бывать, того не миновать, но одно я знаю точно моя смерть – это неожиданно и удивительно, узнаю много нового. Жизнь же мне виделась в разы страшнее, здесь всё так неопределенно.