СЕРЕНАДА
В нашем доме всегда был свежий хлеб. Не потому что его пекли, а потому что в большой семье он быстро заканчивался и за хлебом мы, дети, ходили каждый день: иногда по очереди, иногда по итогам драки, иногда добровольно. Однажды, выбрав маршрут за хлебом в дальний продмаг, я вернулась с батоном, буханкой и двумя студентами политеха. Они познакомились со мной у магазина, потому что, как потом объяснили, обратили внимание на мои джинсы в цветочек. Подозреваю, в реальности их привлекло то, что было в обтягивающих джинсах, но сейчас не об этом.
После знакомства меня проводили до дома под типичные разговоры о музыкальных вкусах. Слово за слово и я посетовала, что моя старушка-гитара рассохлась, дека отошла от основания и играть на ней теперь невозможно. Гитара, как свидетельствовал год выпуска на этикете внутри, была на два года старше, в ту пору мне было лет 17. Суровые годы хранения в гараже и прочая неухоженность делали ее потрепанной, старенькой, но очень ценной — гитара отца, это вам не хухры-мухры!
Один из студентов оказался «в теме», заявив, что всё можно починить, нужны только гвоздики и молоток. Я абсолютно не поверила, но решила рискнуть, держа в уме удовольствие сказануть при неудаче: «Я ж говорила!». Поэтому пригласила их в дом на чай, стащила у отца молоток с банкой мелких гвоздей и через десять минут моего глубочайшего изумления дырка на гитаре закрылась и дека встала на место.
После мои хлебобулочные знакомые появлялись уже не вместе, а по отдельности. Видимо, «там» не могли договориться, кто будет ухаживать. Мне же было посложнее. При их одинаковой симпатичности и отсутствии влюбленности – выбрать с кем встречаться. Быть благодарной за починенную гитару я не собиралась и решила выбирать по самому простому, по телосложению. На беду спасителя гитары, тот был более тончиво сложен, а что такое изящество перед плечистой рослостью? Впрочем, именно плечи и подвели моего второго избранника. Вскоре, не сообразив взять у меня порвавшийся пакет с книгами, он был безжалостно, без объяснения причин, отправлен в бан.
Был день. Я сидела с очередным романом у себя в комнате, как вдруг влетает кто-то из мелких и возбужденно объявляет: «Оля, там тот парень на лестнице сидит, под дверью, с гармошкой!» Чего?! Какая гармошка, что за бред? Фигня какая. Я не поверила, отвлекаться от книги мне совершенно не хотелось. «Да, правда-правда!», - убеждали меня, и я с великой неохотой пошла посмотреть в глазок.
Это была фигня…На последней ступеньке лестницы рядом с лифтом сидел починитель гитары с гармошкой. По странному наклону головы и отрешенному взгляду я предположила, что он пьян. Вдруг он как-то очнулся и начал играть что-то гармошечное. О, боже, какой ужас! Кринж и испанский стыд вместе взятые! Я дико разозлилась, всем настрого приказала не открывать ни в коем случае дверь и удалилась читать дальше. Вернуться в книжный мир не получалось. Меня раздирали три чувства – ужас, позор и любопытство. В сердцах, я отшвырнула роман и подошла к двери, посмотреть.
Он всё так же сидел и играл. Несмотря на его состояние нестояния, нельзя не отдать должное выбору места. Исторический способ музыкального исполнения под балконом у нашей 9-этажки с восемнадцатью лоджиями по одной стороне подъезда вряд ли определил адресата, а здесь, на лестничной клетке восьмого этажа, под нашими дверьми всё максимально понятно. Слышно было не очень, я, преодолевая кринж, размышляла, стоит ли поддаться любопытству и приоткрыть щелочку.
Но тут рекогносцировка резко изменилась. Из лифта вышла моя мама, завела беседу с гармонистом (любопытство – это наша семейная черта) и повела его в дом. Квартира, а тем более моя комната, мгновенно перестали быть безопасными. Встречаться с ним под взглядом мамы? Да ни за что! В смятении я решила спасаться бегством и заметалась по нашей большой квартире. Как назло, папина каморка с инструментом была закрыта, я вскочила в комнату сестер и за неимением времени, с мыслью «Ну, не под кровать же мне прятаться», забралась в шкаф. Успев страшно округлить глаза перед младшими, чтобы они не смели меня выдавать.
Мелкие, совершенно ошарашенные, докладывали мне в шкаф, как там обстановка: мама пригласила гармониста на кухню и угощает чаем. Я же пыталась осмыслить: какого фига я сюда забралась и что мне тут собственно делать. Выходить не хотелось. Но никакие круглые угрожающие глаза не помогли – меня выдали. Искушение было слишком велико – сказать правду, насолить старшей сестре, да ещё и двинуть совершенно нетипичный сюжет дня. Очевидно, пока я в шкафу, а парень на кухне ничего происходить не будет. Так что в последнем донесении в шкаф, мне был передан приказ мамы появиться на кухне. Делать было нечего, я поплелась на кухню.
За столом, на диванчике, на коленях- гармошка (да будь она не ладна!), сидел мой отвергнутый когда-то студент. Перед ним стояла почти полная кружка чая. И хотя я всем своим видом пыталась изобразить недовольство, чуть тронутая чашка мне понравилась – значит мама не смогла уболтать его выпить чай. Мама сидела напротив. Чем-то наша мизансцена напоминала сюжет: два подравшихся второклассника в кабинете у завуча. Мы молчали, мама пыталась завести хоть какой-то разговор. Парень старательно тупо смотрел на кружку чая, чем дико, абсолютно нелогично, меня взбесил. Меня тут вытащили из норы, а ты даже посмотреть на меня не собираешься. Зачем тогда всё это было?!
После некоторого предельно неловкого времяпрепровождения, мама сдалась и, вздохнув, потребовала проводить гостя до двери. Я дождалась пока он наденет обувь, открыла дверь и тут он впервые на меня молча взглянул. Это было пронзительно. Я знала такой взгляд мешанины чувств, когда все краски высыпались и остается глухой коричневый оттенок. Но в моём тогдашнем настроении «Да иди уже быстрее отсюдова», я подавила в себе интерес .
Гармонист вышел, но вместо лифта стал, слегка покачиваясь, спускаться по лестнице. Опять заиграла гармошка. Надо же, такой пустозвонкий инструмент умеет такие щемяще-грустные звуки. Я стояла в дверях, опершись о косяк, и слушала удаляющуюся мелодию.
А потом закрыла дверь.