БЛАГОДАРНОСТЬ
Да, это был классический донос. Я сидела в кабинете начальника и читала текст обращения о моем неуважении к горожанам. Текст звучал настолько фантастично, что я с трудом подавляла нервный смех на строках о том, как я будучи на госслужащим имела наглость неуважительно писать в интернете о вологжанах и школе, где училась моя дочь. Шта? Сатирический пост в жанре «научно-истЕрическое исследование»? Описание как непрактично покупать школьную форму весной? Господи, какой бред! Но на обращении стояла собственноручная виза губернатора с требованием разобраться и доложить. Это впечатляло. За все свои 13 лет работы чиновником, мне ни разу не попадалось обращение просто гражданина с личной визой главы региона. Я старательно пыталась как следует испугаться, но всё перекрывало чувство азартного любопытства: «Ух ты! Что же будет?»
Причинно-следственные связи у доноса устанавливались почти мгновенно. Спусковым крючком стал мой текст о странном предложении покупки школьной формы: «в апреле – деньги, в августе – форму». Пост выражал популярное родительское мнение непопулярной навязываемой услуги, поэтому разошелся по интернету. На линейке пятиклашек в школе, где училась дочь, в толпе родителей я видела заместителя губернатора по связям с общественностью. Вот и возможное объяснение визы. Вины я не чувствовала, даже было немного обидно, я уже два года занимаюсь радикальным краеведением, а мне вменяют какой-то совсем бытовой инцидент. А еще я очень нелогично была вдохновлена: наконец-то я сопричастна к отечественной истории, с ее безумными доносами, репрессиями, молохом госмашины и прочая.
Пока я обитала в коконе собственной правоты и крутоты, руководству департамента, кадровой службе, и непосредственному начальству подкинули забот и волнений. Случай с визой губернатора был вопиющий и реагировать на него надо как-то не формально, а весомо, по всей строгости. Вместе с тем, я была трудолюбивым работником с хорошими отношениями в коллективе. Так что пройти через Сибиллу (наказать) и Харибду (отмазать) – та еще задача для начальства. Меня отправили писать максимально подробную объяснительную по каждому предложению доноса, а для разбора фактов была назначена Комиссия по этике госслужащих. Кажется, в нашем департаменте она собиралась впервые.
Вот так я оказалась в роли запойного алкоголика: вроде и работник хороший и полезный, но есть недостаток – в свободное от работы время не сдержан в увлечении алкоголем, только в моем случае – в увлечении общественными интересами.
По-настоящему я испугалась только на стуле перед дверью, где заседала межведомственная Комиссия по этике. Я сидела и тряслась от ужаса, физически тряслась. Несмотря на весь доброжелательный инструктаж, я не хотела признавать вины. Я могла просить прощения за что угодно, но не собиралась признавать неправоту своих убеждений. Я была совершенно не уверена, что у меня получится это сделать аккуратно, не подставляя снова свое руководство.
На комиссии я была максимально жалкой, с трясущимся голосом и через фразу просила прощение за причиненное беспокойство и свои такие неудобные интересы, но нужного для комиссии посыла: «я больше так не буду» не говорила. (Интересно, а признаются ли алкоголики на подобных головомойках, что пить не бросят?). Это рушило стратегию защиты моего руководства: была не права, раскаялась, больше не будет.
Самым светлым и неожиданным моментом этого заседания стала фраза председательствующего. Это был бывший военный, который недавно занял руководящий пост. На мое упертое «я не могу не говорить о разрушении наследия Вологды» он просто ответил: «Я тоже очень о многом хочу говорить. О многом. Но мы госслужащие, нам нельзя». От его фразы мне стало так тепло внутри, я с удивлением поняла, что название этому теплу – уважение. В официальной обстановке мужчина, наделенный властью, признал свою слабость. Это было красиво. Вот только эффект фразы на меня был прямо противоположный его посылу: я успокоилась и утвердилась в способности пережить и это.
Особенно давила женщина в полицейской форме, грозя уголовным делом, за то что я назвала эпоху правления бывшего главы города – шулеповье. Оскорбление власти, кажется. Слава Богу, отдел остроумия в моем мозге был вырублен, чтобы я не смогла парировать вопросом про уголовные дела в отношении водки «путинки» или застройки хрущевками. Но, я уже начала распаляться и возражать, сообщив, что раз глава города со мной встречался после той статьи, значит он не считает себя оскорбленым. Короче, я полезла в бутылку и меня выставили за дверь, чтобы я своим не раскаявшимся упрямством еще больше не усугубила ситуацию перед неместными членами комиссии.
Выйдя с комиссии, моя начальница в совершенно растрепанных чувствах сообщила, что я всё испортила, мне дали какое-то дисциплинарное взыскание в трудовую и год без премий и поощрений. Я смиренно выдержала ее слезы и возмущение, я действительно доставила кучу проблем тем, кто меня искренне защищал и сочувствовал. Ещё и легко отделалась. Ну, и сама поплакала, все-таки это было сильно переживательно.
Комиссий по этике больше не было, но этический конфликт остался. Моя общественная деятельность всё более входила в противоречие с работой на систему. И через полгода после комиссии, после бессонниц и колебаний, я решилась уйти. Это был канун нового 2014 года. На своем уже последнем собрании коллектива внезапно мне вручают почетную грамоту департамента. В благодарность за многолетний труд. Она стала для меня самой ценной грамотой, мне же нельзя было получать какие-либо поощрения из-за дисциплинарного взыскания. И я прекрасно понимала, что руководство нарушило правила системы, чтобы проводить меня с госслужбы красиво. Я была впечатлена и тронута.
Вот так донос стал необходимым катализатором, который ясно показал мою дальнейшую неуместность пребывания в чиновниках. Он помог мне принять решение менять свою жизнь, с благодарностью и уважением оставить госслужбу. Если бы я сейчас случайно встретила женщину, которая написала то обращение, я бы искренне ей сказала: «Спасибо Вам за донос».
Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовется.
Но нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать.
(Ф.Тютчев)
