АВРОРА
Моими колыбельными были революционные песни. По утверждению мамы, именно на них я всегда хорошо засыпала. Не могу сказать за младенчество, но из двух типов песенного творчества, доступного советскому ребенку – бравурного «Вместе весело шагать по просторам» и патриотического «Орленок, орленок, взлети выше солнца» — я всегда предпочитала последнее. Только в военно-революционной риторике с его «… он упал самых ног вороного коня» где «сердцу по-прежнему горько, что после свинцовой пурги» все было значительно, впечатляюще и героично.
Песня «Крейсер Аврора» входила в топ-5 моих любимых песен. Это была неразделенная любовь. Мало того, что только в названии было четыре (!) буквы «Р», а я картавила. (Впрочем, все революционные песни были жестоки к моему недостатку и насыщены рычащим звуком). Но и исполнение требовало высокого сильного голоса, которого у меня не было, иначе ее петь – только портить, а я такое издевательство над любимой песней позволить себе не могла. Поэтому не пела, но любила ушами, если повезет услышать.
Это был концерт на открытие пионерского лагеря под Сухуми. Сборная солянка «кто во что горазд» из сценок, песенок, гимнастических этюдов под аккомпанемент аккордеона. Мы сидели на широкой лестнице в холле абхазской школы, ставшей летним лагерем на время каникул. За большими окнами под лунным светом непривычно-черной южной ночи колыхались длинные ветви эвкалипта. Фойе было тускло освещено - только лампа над условной сценой. Я ничего особенного не ждала от концерта- обычная обязаловка, но, к моему удивлению, объявили песню «Крейсер Аврора».
На «сцену» вышел худенький мальчик, совсем первоклашка, за ним выстроился шеренгой хор высокорослых девиц-подростков, еще более усиливая эффект мелкости солиста. Сбоку встал неизменный для тех лет человек с аккордеоном – музыкальный работник. Я была разочарована, что такое щуплое создание может спеть?
Однако, аккордеонист взял первые аккорды и высокий, яркий, чистый мальчишеский голос заполнил все пространство холла: «Дремлет притихший северный город, низкое небо над головой…» Какой голос! Я была восхищена и переполнена, от избытка чувств я повернулась к соседу рядом и встретила такой же блестящий радостный взгляд. Кажется, революционные колыбельные были не только в моем анамнезе. Хор поддержки традиционно повторял две последние строчки куплета.
Уже следующий куплет: «Волны крутые, штормы седые, доля такая у кораблей» и вдруг на последнем слове высокой ноты голос мальчика сорвался. Он резко замолчал, уронив голову. Музыкальный работник перестал играть. Повисла пауза. Хор девиц смотрел на аккордеониста, аккордеонист на мальчика, мальчик уставился в пол, а весь зал на маленького певца. Только что здесь звучали прекрасные звуки и вдруг – ничего, тишина, только поникшая фигура на сцене.
Мгновенье молчания было невыносимо, что откуда-то изнутри и сбоку, одновременно, само по себе запелось «судьбы их тоже, чем то похожи…». Конец строчки уже пел весь зал. Музыкальный работник опомнился и заиграл продолжение, хор вспомнил, что он так-то здесь для поддержки солиста и присоединился к залу. Мальчик вскинул голову и круглыми глазами смотрел в черноту поющего зрительного зала: «Чем-то похожи на судьбы людей».
Было ли это второе чудо или мы, послушные «пионеры – дети рабочих» ГПЗ (лагерь был ведомственный) чутко среагировали на кивок музыкального работника, но весь зал как по команде замолчал и последнем куплете опять звучал высокий сильный голос солиста. А уж в финале, никто не собирался уступать хору удовольствие пропеть вместе последние повторные строчки: «Что тебе снится, крейсер Аврора, в час, когда утро встает над Невой».
В другое лето, когда в этом лагере были мои брат и сестра, машину начальника лагеря обстреляли. Всех детей эвакуировали через неделю после начала смены. Здесь началась война.
Взрослая жизнь расставила свои акценты. Со «вместе весело шагать по просторам» оказалось совсем не так просто. А революционно-военные песни для меня совершенно утратили своё былое драматично-героическое очарование. Осталась только нежность. Как в колыбельной.
